Двадцать семь лет назад, 22 июля 1989 года, в Таджикистане был принят один из самых нашумевших законов в истории республики – закон «О языке». Его ждали, на него надеялись; были и те, кто принятия нового документа опасался. О том, с чего все начиналось, – в материале «АП».
Начиная с 2009 года День языка в Таджикистане отмечается уже не 22 июля, а 5 октября – в день рождения президента. В этот день в стране была принята новая редакция закона о государственном языке.
Тем не менее первый закон о языке, принятый еще в Советском Таджикистане, остается знаковым для новейшей истории республики. В одном из интервью «АП» известный таджикский политолог Рашид Гани Абдулло рассказывал, что, по сути, начало процесса, кульминацией которого и стало принятие закона о языке, пришлось на далекие 60-е годы, когда в таджикском обществе стала актуализироваться идея национального возрождения. В той или иной форме эти идеи имели хождение во все годы советской власти. Однако конкретным реальным политическим действием, давшим толчок трансформации этого процесса в более насыщенный конкретный процесс, на мой взгляд, стало снятие с поста первого секретаря ЦК Компартии Таджикской ССР Турсунбоя Ульджабаева. Дело в том, что Ульджабаев развернул процесс интенсивного преобразования южных регионов страны в ведущий энергетический кластер страны, на базе которого становился возможным аграрно-промышленный подъем не только этих регионов, но и всей республики. За пять лет пребывания он сделал многое. Достаточно сказать, что большая часть того, что мы имеем сегодня в энергетике, была заложена в его время. К сожалению, многим представителям политической элиты республики деятельность Ульджабаева пришлась не по нутру.
Снятие Ульджабаева произошло в достаточно унизительной форме, а учитывая то, что большая часть, как сейчас бы сказали, креативного класса его поддерживала, в обществе появилось недовольство. Недовольство усугублялось еще и тем, что новый руководитель Джаббар Расулов - абсолютно честный и скромный человек - был выдающимся менеджером, исполнителем, но не более того. При нем в республике усилились процессы, которые болезненно воспринимались обществом; например, целенаправленное ограничение сферы таджикского языка, развитие промышленности с опорой на массовое привлечение кадров из иных регионов СССР, которые получали преимущество при получении жилья. Все это вызывало негативные чувства внутри республики.
В публичном пространстве художественным отражением процессов брожения стал моноспекталь Махмуджона Вохидова «Разговор наедине». Постановка представляла собой чтение стихов Омара Хайяма и интерпретация их смысла. Таджикское общество восприняло спектакль не просто как явление искусства, а как нечто большее: как некий призыв к возвращению к своим культурным корням, поэзии, языку. Похожее случилось и с книгой «Таджики». По сути, эта книга - фундаментальная, академическая работа по истории Центральной Азии. Но благодаря ее названию в республике она была воспринята как научная констатация факта, что история таджиков и Центральной Азии суть одно и то же.
Однако активные движения за популяризацию государственного языка начались гораздо позже.
В середине 80-х практически во всех советских республиках, включая Россию, был поднят вопрос сохранения и возрождения национального языка. В нашей стране языковая проблема в те годы стояла особенно остро. Таджикский язык был вытеснен из системы госуправления, науки, культуры. Его роль была сведена до бытового уровня.
В этих условиях представители национальной интеллигенции забили тревогу: таджикский язык в опасности! Опасения были вполне обоснованными. К тому времени в республике выросли уже целые поколения, не знающие родного языка и культуры. Не умела говорить по-таджикски и правящая элита страны: это было просто непрестижно.
Как можно было исправить ситуацию? После череды санкционированных и несанкционированных митингов в Душанбе и бурной полемики в прессе парламент страны принял решение: спасти таджикский язык может только специальный закон. Сказано – сделано. Закон был принят. Он закреплял за таджикским языком статус государственного, а русскому отводил роль «языка межнационального общения».
Итак, выполнил ли первый закон о языке свою историческую миссию? В целом выполнил. Статус таджикского языка в обществе резко вырос. На государственный язык было переведено делопроизводство в государственных структурах, ведется работа по разработке научной и технической терминологии на таджикском языке.
Вместе с тем не обошлось в «языковом вопросе» и без традиционных проблем. Мы, как всегда, больше говорили, чем делали. Мы, например, очень хотели, чтобы наш древний и красивый язык выучили представители других национальностей, живущие в нашей стране. Но мы мало что сделали для этого. Сегодня трудно найти постоянно действующие языковые курсы по изучению таджикского языка, современные и удобные разговорники, словари. Хотя проблема остается актуальной – эти словари теперь нужны нашим детям, иностранным инвесторам, туристам, которые приезжают в нашу страну.
Решать эти вопросы, конечно, сложнее, чем просто поменять вывески «Пицца» на «Питзо» или «Айфон» на «Айсеб». Но решать их надо.
26.04 14:46
