К 20-летию подписания Всеобщего соглашения о мире в Таджикистане.
Румынский диссидент и дипломат, посол Ливиу Бота - один из тех, кто стоял у истоков национального примирения в Таджикистане. Он приехал в Таджикистан в начале 1993 года и работал главой миссии ООН здесь до 1995 года. Мирные переговоры между правительством и оппозицией начались в апреле 1994 года, и Бота принял участие в их первом раунде в Москве. Именно Ливиу Бота создал условия для приезда первых представителей оппозиции в Душанбе для участия в работе совместной комиссии по прекращению огня. В своём интервью журналисту Салиму Аюбзоду, записанному ровно 10 лет назад, господин Бота вспоминает, как это было.
- Господин Бота, Вы прибыли в Таджикистан в качестве спецпосланника Генерального секретаря ООН в 1993 году, в самое тяжелое время. Какой Вы увидели тогда нашу страну?
- За несколько дней до моего приезда в Таджикистан я находился в Сомали. У нас там была миссия по поддержанию мира, в которой я работал уже долгое время. Я попросил Генерального секретаря ООН отозвать меня. Когда я приехал домой, в Женеву, мне позвонили из Нью Йорка. Это был заместитель Генерального секретаря ООН, который сказал, что примерно через тридцать минут Генсек выступит перед Советом Безопасности и предложит отправить миссию наблюдателей в Таджикистан, он хотел бы сразу объявить и имя руководителя миссии. Сообщив это, он спросил, соглашусь ли я на эту позицию. Когда тебе говорят, что через тридцать минут Генсек должен объявить твое имя на Совете Безопасности, о чем можно успеть подумать? Я сразу же сказал «да», предполагая, что это, возможно, будет только через несколько месяцев. Тут заместитель Генсека сказал, что 5 января я должен прибыть в Москву и оттуда полететь в Душанбе. И вот на Ваш вопрос я отвечаю так подробно, чтобы люди поняли, каково было мое положение тогда. Я прилетел в Москву вместе с двумя военными наблюдателями, два полковника - один из Дании, другой из Австрии, и с одним связистом-сотрудником ООН, по происхождению из Великобритании, и с господином Горяевым, который занимался этим вопросом в Секретариате ООН. В Москве нам пришлось ждать две недели, чтобы оттуда полететь в Душанбе.
- Не было рейсов или нужно было время для подготовки?
- Регулярных рейсов из Москвы в Душанбе не было. В конце концов нас решили отправить на военно-грузовом самолете российской армии. И когда мы наконец прилетели в Душанбе, это было раннее утро 21 января. Помню, как сейчас. Первое впечатление было наилучшее! Была зима, все было покрыто белым снегом, проспекты и улицы выглядели красиво, уютно. Но когда на следующий день мы вышли в город, было неимоверно пусто. Безжизненные улицы. Очень мало людей, и те с оружием. Мы жили в правительственной гостинице. Это было в центре города, но вокруг все время стреляли. Днем и ночью. Что я могу сказать об этом? После Сомали положение тут не было для меня трагичным. Да, было трудным, но не трагичным. В Сомали я видел ситуацию гораздо хуже, чем в Душанбе. Но это невозможно было назвать нормальной жизнью, особенно для рядовых жителей города. Другой контраст был в том, что люди были очень приятные, душевные. Все, с кем мы общались, излучали доброту. Но все они были в тревоге, их пугало положение - на улицах было небезопасно, много было молодых людей с оружием в руках. Мы передвигались по городу под охраной. Первая неделя прошла в знакомстве с людьми и изучении обстановки. Мандат нашей миссии заключался в том, что мы докладывали положение дел в стране и должны были связаться со сторонами конфликта. Описать положение был непросто, потому что трудно было понять, что на самом деле происходило, из того, что тебе рассказывают. Во всяком случае, мы стремились к тому, чтобы наши доклады были объективными, старались всегда связаться с другой стороной конфликта, хотя вначале этого не удавалось достичь.
- Вы искали их в Душанбе?
- Нет, конечно, это было невозможно. Я должен был лететь в Хорог, а мне говорили, что туда самолеты не летают. Потом я выяснил, что власти не хотели, чтобы я вылетел туда, считали, что это опасно для меня. Чтобы выполнить свою задачу, я начал искать другие средства. Я поговорил с российскими военными, которые считались миротворческими, и взял на работу одного полковника оттуда в качестве консультанта. Он мне сказал: господин Бота, если будете надеяться, что власти отравлять вас в Хорог, то ждать будете долго, поехали в аэропорт! Мы поехали в аэропорт. Он нашел два билета, и мы полетели в Хорог, в Бадахшан – одно из красивейших мест Таджикистана. Самолет туда летит в условиях повышенной сложности, погода должна быть очень ясной. Малейшие изменения погоды не позволяют самолетам летать. Первое, что бросилась мне в глаза по прибытии в Хорог, – это масса беженцев. Огромное число людей, которые чего-то ждали от самолета. Там же мы встретились с представителями политической оппозиции. Также встретились с местными, так называемыми народными, лидерами. Был там, помню, Леша Горбун, который очень активно связался с нами, но мы старались установить контакты с теми, которые имеют влияние на оппозицию. Нам помог командир пограничного отряда, полковник, который нашел боевиков, они приехали из Афганистана. Мы встретились с их представителем, которого звали Мираб, очень толковый молодой человек. Мы объяснили ему, о чем идет речь и почему мы там, какой у нас мандат, и попросили их поделиться своими взглядами. Я не говорю о больших политических субъектах, я просто рассказываю, что мы делали…
Там была еще одна молодая девушка. Очень энергичная. Очень четкие взгляды. На меня они произвели очень хорошее впечатление, это были люди, с которыми можно было вести разговор. И к сожалению, погода там меняется относительно быстро. Я был одет так, чтобы полететь туда и на следующий день вернуться обратно. Оказалось, что вернуться мы не можем, и я остался в гостях у пограничников еще на несколько дней. Это позволило нам еще больше общаться с людьми. Вот так мы начали.
Если говорить о положении в стране в те времена, конечно, есть люди, которые уже описывали это еще тогда. Но с моей личной точки зрения, несмотря на весь трагизм ситуации, я видел признаки того, что люди находят все-таки способ выжить, помочь друг другу. Хотя это не было легко, таджики показали твердость и решимость пройти через весь этот тяжёлый период с надеждой, что все кончится и придут лучшие времена.
- А с кем Вы, господин Бота, больше встречались, общались, советовались в те времена?
- Я помню мои встречи тогда с господином Рахмоновым очень хорошо, с тогдашним премьером, господином Абдулладжановым, я также познакомился с человеком, который тогда считался одним из героев войны, Сангаком Сафаровым. Если посмотреть фильмы таджикского телевидения, он почему-то все время оказывался рядом со мной, хотел мне что-то сказать и объяснить. Я также познакомился с другими боевиками, помню свою встречу с Файзали. Слушал их и докладывал о том, о чем они рассказывали, и в конечном счете моя задача связаться со всеми, кто влияет на положение внутри Таджикистана, начала давать результаты. Хотя основная масса оппозиции находилась не в стране, а в Афганистане. Если вспоминать особые какие-то моменты, был обмен пленными. Этим делом тогда занимался господин Достиев при посредничестве Комитета Красного Креста. Мы должны были обеспечить обмен военнопленных, которые находились в Афганистане, на арестованных, которые находились в Душанбе. Это был очень сложный вопрос. Обмен должен был произойти в Хороге. Мы взяли заключенных в Душанбе и полетели в Хорог. Туда из Афганистана военнопленных не привезли. Посол Ирана господин Шабистари отправился туда, чтобы их найти. Оказалось, грузовые машины, на которых должны были привезти пленных, сломались, и весь процесс оказался под угрозой срыва. Несмотря на все трудности, в конце концов обмен состоялся, и должен сказать, что это для меня был один из труднейших моментов моего пребывания в Таджикистане. Помню лица заключенных. Это были взрослые люди, выглядели более или менее нормально, но все-таки это были заключенные. Видел я и военнопленных, которых привезли из Афганистана, это были просто очень и очень молодые ребята, юноши, им нечего было находиться там! Этот обмен, возращение уже бывших пленных в Душанбе заставили меня плакать… Это были мои личные впечатления и переживания...
- Спасибо, господин Посол. Какие вопросы занимали Вас в первые дни вашей миссии?
- Признаюсь, что я был удивлен тому, что здесь произошла война. Задавался вопросом: почему так произошло, почему вспыхнула война? Это вообще трудно было объяснить. Ну, трудно объяснить причины большинства подобных внутренних конфликтов. Не могли это объяснить и люди, с которыми я встречался. Я установил очень хорошие отношения со многими. Это не потому что я очень дружелюбный человек, а потому, что у этих людей поэтическая душа. Всегда, когда говорили о чем-то, они цитировали Омара Хайяма, Руми, других известных поэтов. И вот такой народ оказывается в такой беде. Вот это было моим самым сильным впечатлением. Поэтому я думал, чем можно было бы привлечь всех к процессу? Как-то я увидел в Душанбе театр оперы и балета. Кто-то сказал, что там даже идут спектакли. Я ответил, что хорошо, приду посмотреть. Был дико – мы пришли в театр в сопровождении четырех-пяти парней с автоматами Калашникова в руках. И что же? В зале театра мы были одни. Потом появились и другие зрители, в целом меньше десяти человек. Но зато спектакль состоялся. Это произвело на меня огромное впечатление. Я большой любитель классической музыки и поэтому решил, что следует что-то сделать для этих людей. Поговорил с директором оперного театра. Это известный композитор Толиб Шахиди. И он мне объяснил, что балетная труппа не имеет танцевальной обуви, что у оркестра нет струн. И тогда я из собственного кармана купил все это для балетной труппы и оркестра, и это доставило большое удовольствие, когда в следующий раз директор объявил, что оркестр играет на струнах, которые были подарены мною. В зале было уже больше людей, чем в первые дни.
Я также видел и таджикских художников. Никто больше не покупал их картины. Я тогда дал команду своим сотрудникам ходить по галереям и покупать картины, чтобы хоть как-то помочь этим людям. И тогда многие из дипломатического корпуса последовали нашему примеру, стали покупать картины, и сейчас произведения таджикских мастеров находятся во многих странах мира. Я сам решил что-то сделать для того, чтобы о Таджикистане больше знали в мире. И так как я был сотрудником ООН, базирующимся в Вене, я решил организовать большую выставку таджикской культуры в Женеве. Связался с главой Союза художников Таджикистана Сухробом Курбановым, и мы смогли организовать большую выставку. Трудно было привезти картины из Душанбе в Женеву, денег не было, и я решил сам оплатить перевозку и все расходы. Успех был огромный. Выставку посетили тысячи людей, ее показывали по швейцарскому телевидению. Многие тогда и не знали, что есть в мире такая страна – Таджикистан, и те, кто посещал выставку, не могли даже выговорить название страны. Мне пришлось поставить одного студента в зале, чтобы он помогал им правильно произнести это название и описывал Таджикистан, рассказал про страну. Могу сказать, что это была самая большая выставка из когда-либо организованных таджикскими художниками за рубежом.
- Это помогало продвигать процесс урегулирования в стране? Я понимаю, работой с оппозицией занимались и другие представители ООН, России, Ирана и других стран. Но Вы находились под боком у правительства...
- Согласен. Все это было только одной из сторон нашей работы в Таджикистане. Главным, конечно, оставался мирный процесс в стране, и считаю, что миссия наша была успешной в плане выполнения мандата, о котором я говорил. Были переговоры уже, Вы брали интервью у тех, кто занимался этим, и историки могут еще подробнее описать то, что происходило. Но во всяком случае, было принято решение создать совместную комиссию, и она должна была заседать в Душанбе. Сложный был вопрос. Надо было прежде всего обеспечить безопасность членов комиссии от оппозиции и добиться того, чтобы они могли свободно обсуждать все вопросы, включенные в повестку дня. Никогда не забуду, как члены совместной комиссии от оппозиции прилетели в Душанбе. Самолет приземлился, пассажиры вышли. Последними из самолета вышли члены делегации от оппозиции. В определенный момент я заметил, что там появились люди в черных кожаных куртках и внезапно они взяли одного из членов оппозиции, хотели увести его с собой. Я не мог допустить этого. Стал им объяснять, но было бесполезно. Они сказали, что у них приказ, они не могут его не выполнить. Тогда я отказался выехать из аэропорта. Поднялся определённый шум, и в конечном счете делегат был отпущен и присоединился к нам. К сожалению, через несколько месяцев после моего отъезда из Таджикистана я узнал, что этого человека убили. Но первое заседание, первая встреча этой совместной комиссии была большим событием. Мы разместили их в гостинице, обеспечили транспортом, передвигались совместно. Вначале члены комиссии с трудом общались друг с другом, хотя и знали друг друга до войны. Теперь они находились совершенно в другом положении, и я думаю, что моя личная роль в создании атмосферы переговоров была все-таки положительной. Конечно, нехорошо говорить про себя, но на самом деле это так. Конечно, долгое время держать представителей от оппозиции в гостинице, без выхода на улицу было трудно. И со временем мы нашли способы, чтобы они вышли оттуда и смогли посетить родственников, друзей и т.д. Это тоже способствовало движению вперед. Люди начали чувствовать, что уже не так враждебно относятся друг к другу, как раньше, убеждались, что можно примириться.
Не могу не отметить поддержку, которую мы получали от властей. Начиная с господина Рахмонова, все - господа Достиев, Убайдуллаев - одним словом, все лица, имеющие влияние в структурах государства, поддерживали нас. Мы начали ездить и по стране, были в Кулябе, были в Ленинабаде (Худжанде. – С.А.), продолжали летать в Хорог. Моей ответственностью была координация работы всех организаций, работавших в Таджикистане. Это прежде всего Верховный комиссариат по делам беженцев и все другие организации, которые занимались гуманитарными вопросами. Вот они, я бы сказал, работали очень мужественно, особенно в Пяндже, Кулябе. И, конечно, Фонд Ага-хана активно работал в Хороге и во всем Горном Бадахшане. Это тоже было очень важным моментом, который показал, что международные организации не относятся равнодушно к судьбам людей. Правда, есть одна область – права человека, достоинство людей. Ситуация с этим, к сожалению, не была хорошей. Хотя объяснять ситуацию было можно разными причинами, но согласиться с этим было невозможно. Поэтому мы старались все время объяснить в парламенте, в разных структурах, какими должны быть стандарты поведения в этих вопросах.
- Мне вспоминается, что уже в марте, через неполных три месяца после начала своей миссии, Вы организовали в Душанбе семинар по правам человека, чтобы ознакомить руководителей и представителей различных структур с Всеобщей декларацией прав человека...
- Да, так и есть. Я к этому вопросу относился по-особенному, потому что сам был жертвой нарушения прав человека в своей стране, хотя и был сотрудником ООН. В свое время я был директором Института ООН по вопросам разоружения. В 1985 году правительство Румынии пригласило меня в страну, но там по приезде органы безопасности арестовали меня и держали под арестом в течение двух с лишним лет. Им пришлось в конце концов освободить меня в результате международного давления. Был протест Генсека ООН, были демонстрации в Нью-Йорке, Женеве. Иностранные послы в Бухаресте требовали моего освобождения, и только в марте 1988 года меня отпустили. Я вернулся в Женеву и там стал советником заместителя Генсека ООН по правам человека. Позже я работал в Сомали, Таджикистане и Грузии. Вопросы прав человека, достоинства человека, демократизации страны я бы назвал личными заботами, не только профессиональными. Находясь на службе в ОБСЕ в качестве посла Румынии, я следил за событиями в Таджикистане, откуда уехал в 1995 году, радуюсь миру, но иногда огорчаюсь неудачами и ошибками. У меня осталась в душе доброта таджиков, и когда встречаюсь с таджиками, где бы это ни было, считаю их своими людьми.
- Думаю, у таджиков тоже сохранились такие же теплые чувства к Вам. Но вернемся к тому, как начался мирный процесс в Таджикистане. В ходе первого раунда межтаджикских переговоров в Москве Вы дали званный ужин для обеих делегаций, и я слышал, что гостей сажали не с двух сторон стола, а вперемежку, и все время напоминали, что за ужином нельзя молчать. Так ли это было на самом деле?
- Да, это был особый момент! Я помню, что обеспечить безопасность делегации от оппозиции было очень сложной задачей. Этим занимались российские власти. Но они могли этим заниматься по-разному. Поэтому, когда Тураджонзода прилетел в Москву, я решил лично поехать в аэропорт, встретить его там и сопровождать в поездке до места пребывания, чтобы убедиться, что ничего с ним не случится. Потом надо было создать атмосферу для того, чтобы обе делегации общались между собой. Поэтому я их посадил не по разные стороны стола, а смешанно, вперемежку, и попросил не молчать, как того требует традиция таджикского дастархана, когда люди сидят вокруг него, они должны вести разговор друг с другом, предложить покушать, попробовать яства. Действительно, это сыграло роль. Они начали активно общаться, и все это создало определенную атмосферу, разрядку, я бы сказал. Это был испытанный прием, мы опробовали это ранее в Душанбе, когда организовали ужин для членов совместной комиссии по прекращению огня. Тогда я полностью убедился, что таджики смогут договориться между собой. Им надо просто немножко помочь. И вот в этом заключалась наша миссия, вот это мы и старались делать. С уважением к каждому из них. Для меня ни один из них не был более виновным, чем другой. Все были люди, которые воевали, участвовали в этой войне, и мы должны были начать мирный процесс не для того, чтобы ущемить достоинство или интересы той или иной стороны, но чтобы общие ценности были выдвинуты вперед. В конечном счете это потребовало времени, и вот мы уже отмечаем десятилетие мира в Таджикистане. Не могу не сказать несколько слов о других иностранцах, которые там работали. Прежде всего послы России, Соединенных Штатов и Ирана. Очень и очень активные дипломаты. Я бы сказал, создалась такая группа людей, которые все время обсуждали эти вопросы. Поэтому то, что мы видим сейчас, это результат того, что все делали с самого начала.
- Согласно подписанным между правительством и оппозицией документам, мирный процесс не ограничивался прекращением огня, разоружением и дележом портфелей, но включал в себя также и демократические реформы, укрепление политического плюрализма, улучшение жизни людей. Ведь всегда говорили, что война не дает возможности заняться этими вопросами. То есть ожидания были большие. Оправдались ли эти ожидания сторон и общества в целом?
- Первое и главное ожидание было связано с обеспечением безопасности. Я уже говорил, что видел, как люди в черных кожанках снимали пассажиров с самолета в Душанбинском аэропорту и увозили в неизвестном направлении. Такого безобразия сейчас в таком масштабе не существует больше. Правда, Таджикистан еще не та страна, которая могла бы дать пример другим, но вместе с тем отрицать прогресс, который был достигнут, тоже невозможно. Есть успехи и есть недостатки. И многое еще предстоит сделать. Главное, не останавливаться на достигнутом.
P.S. Это интервью было записано 15 мая 2007 года. В начале июня 2017 года я позвонил Ливиу Бота и предложил обновить наше интервью, дать его оценку нынешней ситуации в Таджикистане. К сожалению, он отказался, ссылаясь на то, что уже много лет не следит за событиями в Таджикистане. Но, мне кажется, ему, опытному дипломату, было бы очень сложно прокомментировать нынешнюю ситуацию в Таджикистане, особенно после событий 2015 года, когда Партия исламского возрождения Таджикистана оказалась под запретом...
24.11 03:12
