Марат Арипов о хороших сценариях, сложных экзаменах, фильмах для народа, интригах и Феллини
28.01.2016, 15:05
НИКАКОГО информационного повода для этой встречи не было. Я попала в дом Марата Арипова совершенно случайно. Впервые оказалась на его улице, раньше она называлась Пионерской, теперь - Гани Абдулло.
Эта улица – таджикское Переделкино, тут собран весь цвет творческой интеллигенции, мне перечислили десятки знаменитых фамилий: Улугзаде, Миршакар, Бурханов… «А вон, видите, мужчина прутики тащит? Это известный таджикский художник».
Кто-то в этот день мне здорово испортил настроение, поэтому знаменитые фамилии проходили мимо; по длинному двору мы прошли к веранде дома Ариповых, внутри она оказалась настоящей оранжереей, неожиданно темной, невероятно ухоженной. Впрочем, комнатные цветы никогда не вызывали у меня интереса. Я оставалась безучастной, пока не обратила внимания на портреты, которыми увешаны все стены, вернее на безупречно красивые лица, изображенные на них.
«…Помните: в 1916 году из Петрограда исчезли красивые лица».
Из состояния некоторого ступора меня вывел голос Геновайте Ариповой – хозяйки дома; она извинилась за то, что в доме слишком тепло, может быть, даже душно. И объяснила, что здоровье супруга не переносит сквозняков. Я невольно вздрогнула, потому что Марата Арипова в последний раз видела много лет назад, в образе Рудаки, в том самом фильме «Судьба поэта». И мне совершенно не верилось, что сквозняки могут иметь хоть какое-то отношение к этому человеку.
В просторной комнате, очевидно гостиной, было действительно душно, из-за чего запах зимних груш из вазы на столе залил все пространство. В комнате продолжалась экспозиция портретов красивых людей. Марат Сабирович нелегко встал из бордового кресла, но поздоровался совершенно чистым и ровным голосом.
Творческих людей его поколения – поколения, в период которого Таджикистан цвел буйным цветом, как в искусстве, так и во всем остальном – мне все время хочется спросить, и я спрашиваю – почему? Почему тогда получалось, а теперь нет. Дело в том, что я совсем не связываю успех с высоким финансированием, определенно сомневаюсь в социалистическом строе, не склонна идеализировать прошлое, но тот факт, что тогда получалось, а теперь нет, не дает мне покоя.
- Может быть, мы просто себя уважали? Чувствовали свою ответственность, прежде всего перед собой. Я не хочу показаться безразличным к чужому мнению, но главным критиком моей работы всегда был я сам. И это гораздо опаснее, потому что от своей критики ты никогда никуда не денешься и не сможешь себя оправдать.
- Значит, и «Судьбу поэта» критиковали?
- Конечно! Очень многие моменты я хотел бы в этой работе поменять, я и сейчас хочу поменять, поэтому никогда не смотрю этот фильм. Конечно, все это такие мелочи, которые вряд ли заметил зритель, но я их видел, и мне они не нравились.
После «Судьбы поэта» мне не хотелось сниматься в фильмах.
- Из-за этих мелочей?
- И не только. Понимаете, если сценарий написан не очень грамотно, это значит, что фильм получится еще менее грамотным. Предложений было очень много, приходилось отказываться. Я пошел разговаривать с Тавризяном (декан факультета кинорежиссуры во ВГИКе, – прим. ред.): «Ким Арташесович, мне не хочется сниматься, мне предлагают сценарии, а мне приходится отказываться; все думают, что я совсем возгордился, но это не так». «Ну а что ты хочешь, скажи мне? Только честно, говори, что ты хочешь, а?». Я ответил, что хочу учиться на режиссера, правда, уже опоздал - идет второй курс. Он сказал, чтобы я зашел через три дня. Я зашел, он был подготовлен: «Марат, ты знаешь, дорогой, дело в том, что-о… ты должен сдать все экзамены за первый курс. Но ты знаешь, да, какие здесь педагоги?» Какие во ВГИКе педагоги, я знал, но сдавать экзамены согласился.
Кроме всего прочего, я по дурости взял с собой в Москву первую жену. Комнаты в общежитии нам не досталось, приходилось кочевать по квартирам: поживешь тут три дня, там два дня, иногда удавалось остановиться где-нибудь на месяц. Я сдавал страшно сложные экзамены. История мирового кино - для того чтобы сдать этот предмет, нужно было знать что-то около трехсот имен режиссеров, у каждого из них как минимум 4-5 фильмов. Их показывали студентам на первом курсе, я их не видел, и смотреть было негде. На этом экзамене мне поставили тройку, а это значит – никакой стипендии. В Москве, с женой, без денег, без жилья. Меня спас Улугзаде, он пошел к председателю Совета министров республики, сказал, что я уже сыграл в хороших фильмах, учился, теперь снова учусь; и мне назначили республиканскую стипендию в 120 советских рублей.
- То есть все экзамены вы благополучно сдали?
- Сдал, за 3,5 месяца. Началась не менее сложная учеба. Причем в процессе как-то пришлось сдать экзамен и за свою супругу. Тогда чудом удалось устроить ее в институт. Ей нужно было сдать экзамен по иностранному языку, жена плакала, боялась, что не сдаст. В Душанбе я общался с девушкой, у которой родители жили в Париже, мы общались на французском, я его как-то знал. Взял зачетку жены с фамилией Арипова, пришел на экзамен: «Хм, странно, а почему Арипова, а вы мужчина?», «А это не обращайте внимания, у нас в Таджикистане у всех такие фамилии». Экзамен за жену я тоже сдал.
- Мне говорили, что как режиссера вас как-то недолюбливали на таджикской киностудии.
- Меня ненавидели - потому что я снимал тщательно, а все гнали план и, если попадали в план, получали дополнительную копейку к своему заработку. На всех собраниях меня колотили изо всех сил. Выходит человек и говорит: «Вот, посмотрите на мои трудовые руки, я работаю, работаю, работаю, но ничего не получаю; мои дети голодные, а все из-за него, он нас понимать не хочет». И директор делал резюме: Арипов тормозит работу киностудии.
«Как же так? - говорил я директору. - Ведь уже несколько месяцев я не могу у вас бумаги подписать, чтобы просто получить краску для работы».
«Ах, Марат, ты меня, как все мои враги, обвиняешь»… Я тут же разворачивался и уходил. И уже за спиной слышал: «Вот видите, он даже меня слушать не хочет».
- Значит, были интриги, контры.
- Конечно, как и во все времена. Но в контрах я был с верхами киностудии, а не с простым народом. Моя съемочная группа меня любила, вот жена может это подтвердить. В эпизодах своих фильмов я снимал всю группу, чтобы они в день могли дополнительно получить пять рублей. Они снимались, получали, любили меня, но показывать этого не могли.
Был восьмилетний период, когда мне совсем не давали снимать.
- Это что была за интрига?
- Было время, когда советским режиссерам бросили клич: «ближе к народу». На эту тему состоялось высокое собрание в Москве, на котором нам откровенно говорили, что каждый эпизод фильма должен быть понятен всему народу. Вереница московских редакторов выступала на эту тему, человек восемнадцать говорили одно и то же. Я обратился к ним: «Значит, мы должны быть режиссерами, которые не только разжевывают свой фильм, но и переваривают его в своем желудке?» Они с места мне кричат: да, да, вы все правильно поняли.
«Видите, товарищи на все согласны. Но они помнят, что будет на выходе, когда все пережуешь и переваришь в желудке?»
В зале повисла тишина. Я спускался с трибуны в полнейшей тишине, и вдруг кто-то зааплодировал. Один человек из всего зала. После этого выступления было что-то чудовищное. Проводили закрытые собрания, позвонили на нашу киностудию, рассказали все директору, отчитали его, мол, кому ты даешь работать?
- Поэтому вам так нравится Феллини.
- Феллини… Рядом с Феллини и поставить никого невозможно. Этот человек не только делал кино, он продвигал новые идеи в кинематографе, придумывал новые пути для сценариев. Наверное, в Италии от него не требовали быть понятным всем и каждому; он не снимал для массового зрителя, но получалось искусство. На заседании редакторов Союза кино СССР мало кто угадывал то, что хочет сказать Феллини. И это очень злило людей. Со мной на тему творчества Феллини говорить было невозможно, я, в общем-то, знал наизусть его фильмы.
- Кто-нибудь из советских коллег вызывал у вас такой же интерес?
- Вы знаете, да, но, к сожалению, я не смогу вспомнить их имена. И вы вряд ли с ними знакомы. Фильмы, которые меня впечатляли, как правило, не получали хода на большие экраны, не доходили до зрителя. Они один раз проходили в кинотеатре, и их убирали. Такие фильмы были, я встречался с ними в душанбинском кинотеатре им. Горького. Их ставили в вечерний сеанс, я был потрясен, хотел посмотреть еще раз, приходил снова, но в кинотеатре их уже не было, и никто про них ничего не знал. Тогда я обращался в Союзкино, но и там эти фильмы не знали. Так происходило два-три раза, и потом я понял, что кто-то близкий к начальству просто протаскивал картины в вечерний сеанс, для своих, а потом убирал. Не знаю, где теперь эти фильмы.
…Марату Арипову в этом году исполняется 81 год. Такого юношеского максимализма я уже давно не встречала, даже в студентах первых курсов. И – да, в Душанбе еще остались красивые лица.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам
зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
21.11 18:24
