Ветеран Великой Отечественной войны, полковник в отставке, дошедший в пехотных войсках до Берлина, Рахман САМАТОВ о том, каково это – жить в окопах, месяцами пить морскую воду, а потом все-таки стать победителем.
РАХМАН Саматович в свои 94 держится молодцом. Он встречает меня в полном обмундировании: еще у входа в квартиру слышу звон его многочисленных медалей. На столе, за которым мы проводим интервью, Рахман Саматович разложил все свои самые ценные документы: благодарности от Верховного главнокомандующего за освобождение Керчи, Тамани, Севастополя, Варшавы, за взятие Берлина, удостоверения к орденам и медалям. Тут же аккуратно разложена и газета «Правда» от 10 мая 1945 года с заголовком на главной странице «Мы победили». Его сын говорит, что Рахман Саматович каждый год проводит такую «выставку» дома: в конце апреля раскладывает документы, через месяц убирает. Только с каждым годом гостей к нему приходит все меньше.
- Рахман Саматович, где вы встретили 22 июня 1941 года?
- Знаете, перед тем как начать свой рассказ, я хочу, чтобы мы вспомнили о тех, кто не вернулся из боя. Каждый раз, когда я начинаю говорить о той войне, я обязан вспомнить о миллионах погибших, которые ценой своей жизни добились победы. Сколько осталось вдов и сирот, сколько физических и духовных калек, ты не представляешь! Это была страшная война, вы до сих пор не понимаете, какой страшной она была. И победа наша очень дорогая, помните об этом всегда.
Летом 1941 года у меня должен был быть дембель. С 1939 года я был военнослужащим срочной службы, которая проходила в Симферополе, и вот собирался домой. Не получилось. Я услышал первые выстрелы той войны. Наши симферопольские войска подчинялись Одесскому военному округу, а враг начал бомбить Киев, потом и Одессу, так что я сразу оказался в эпицентре войны.
- Было ведь страшно?
- Мы ничего тогда не понимали, нам было по 20 лет, тем более в самом начале войны была ужасная неразбериха. Советский Союз совершенно не был готов к войне, я все это видел своими глазами, у нас самолеты были фанерные, офицеров не хватало, вооружение - отвратительное.
Решили на скорую руку готовить офицеров: мы были сержантами, и нужно было за 2-3 месяца сделать из нас офицеров. Война - потери идут, давай офицеров. Так меня отправили в военное училище. Приехали – училище пустое, всех офицеров уже отправили на фронт, большинство из них уже погибли, и вот теперь нас начали готовить. Осенью 1941 года всем нам досрочно присвоили звания лейтенантов и отправили по частям и округам, я попал в Северно-Кавказский военный округ, в город Кировакан, тогда он так назывался. Приезжаю, там такая суматоха, не дай Бог! Солдаты прибывают эшелонами, а командиров нет. Солдат нужно встречать, размещать, одевать, кормить, формировать части, а некому этим заниматься. Нашли какого-то полковника в запасе, он построил всех прибывших военных, мы уже были в офицерской форме, а остальные еще в своей одежде. Подходит к нам, молодым офицерам, и говорит: ты будешь командиром штаба полка, ты – заместителем, и т.д. А мы ведь только-только стали офицерами. Но ничего не поделаешь – война.
Потом я приболел, отправили меня в Боржоми, оттуда - в Тбилиси и уже из Грузии на фронт, в город Новороссийск. За год фронт дошел до Новороссийска и встал по всему СССР.
- И тут вы получили свою первую благодарность за освобождение Тамани?
- Тут вообще советские войска впервые получили благодарность, потому что это был первый успех Красной армии. Там же я стал свидетелем героической гибели пятисот десантников-добровольцев. Чтобы освободить Новороссийск, нужно было высадить десант, на фронте объявили: кто хочет участвовать? Согласились боевые моряки, 500 человек, все здоровые, молодые ребята, красавцы! И вот десант высадили – неудача, противник силен. За двое суток почти все эти 500 человек погибли.
Противник бил нас с суши, за нами была вода, на участке примерно в 4-5 километров мы создали плацдарм, а т.к. эта территория хорошо просматривалась врагом, принялись рыть окопы. Войск на этом участке собралось – море, ты не представляешь! И вот под землей вырыли целый город: по всему плацдарму до самой пристани. На поверхность вообще не выходили – все делали под землей: обед варили под землей, в туалет ходили под землей. Война научит всему.
Пресной воды у нас не было, потому что ближайший колодец был под прицелом врага, все пили только морскую воду. Ночью к пристани подходили катера, чтобы подвезти продовольствие. Привозят, и быстрее нужно разгрузить продукты, потому что враг стреляет, потери идут, как попало хватают, лишь бы успеть, а потом целый день созванивались и спрашивали друг у друга: «У тебя что?», «У меня мука, а у тебя?», «У меня жир». И вот так целый день таскают продукты по траншеям, собирают, чтобы приготовить обед. В траншеях мы выкопали лахаты (ниша в стене мусульманской могилы, – прим. авт.) и в них спали, как покойники. Да мы и были потенциальными покойниками, никто ведь не знал - будет завтра жить или нет. Но вот я выжил и даже Берлин штурмовал.
- Рахман Саматович, расскажите про штурм Берлина. Как это было? Как вели себя люди, как вы себя чувствовали?
- Знаете, сколько там было войск – эге! Миллионы разъяренных, вооруженных до зубов мужиков, солдат, которые намучились в этой войне, многие из них уже получили вести о смерти близких от рук врага. Ненависти к врагам было много, мы ведь видели, что они делали с нашим гражданским населением, мы понимали, что они могли уничтожить весь советский народ. Зная это все, командование приказало ни в коем случае не трогать гражданское население. Но не помогли эти приказы, чего скрывать? Кого увидели на улице – очередь из автомата, и все – нет никого. Все жители Берлина нас дико боялись, сидели в подвалах. Но солдаты заходили туда, немцы стоят с поднятыми руками, а по ним автоматной очередью. Конечно, не все так делали, но было, часто было. Понимаете, сыновья, мужья, отцы тех, кого мы встретили в Берлине, убивали, страшно убивали наших женщин, детей и стариков. Невозможно было остановить ненависть, все в ней тонули. Вот во Франкфурте был случай: идут советские войска, к ним навстречу вышли девушки – пленные, наши – из Беларуси, Украины и кричат им: «Спасители», а солдаты отвечают: «Встречаете нас, сволочи, предатели, а вчера бомбы делали, чтобы нас убивать». И раз, автоматной очередью по ним.
Командование наказывало за это, но за всеми не уследишь. Много крови было пролито, много ненависти, поэтому 9 мая, когда все это прекратилось, это самый большой праздник. Иногда мне кажется, что вы не понимаете, что такое Победа. Поэтому просто каждый раз в этот день, просто вспомните всех погибших. Все эти миллионы.
- Знаю, что вы были парламентером в Берлине. Как вы договаривались с немецкими войсками?
- Был. Мы второго мая взяли Берлин, уличные бои шли, стреляем друг в друга, враг не сдается, у них тоже приказ. И вот там была одна крепость, где противник засел, держат оборону – война ведь еще идет. Стреляли друг в друга, стреляли - устали. Наше командование решило отправить к крепости парламентера и переводчика, в каждом полку уже был переводчик. А надо сказать у немцев во время войны был приказ: никаких парламентеров не принимать, никаких переговоров не вести, во всех стрелять. Наши об этом знали, но все равно отправили, мол, скажите, пусть сдаются – надоели, чай, не 41-й год. Ну, что делать, получен приказ – выполняй, пошли к крепости с белым флагом, сказали, чтобы сдавались. Они стрелять не стали, сказали: сейчас, дайте время, чтобы собраться, выйдем сдадимся. Вышли все, оружие отдали, а мы их в плен. Приказ выполнен.
- Рахман Саматович, почему на стенах Рейхстага не написали, что тут был Сталинабад?
- Ну, во-первых, я из Ура-Тюбе, Исфара сейчас называется. А во-вторых, у каждой воинской части был свой участок Берлина, который нужно было брать. Мне Рейхстаг не достался. Мы, конечно, потом ходили смотреть на красный флаг над ним, но как-то не до того было: столько лет в горах, в лесах, в холоде, в голоде, устали мы тогда.
- Когда вы были на войне, кто у вас оставался в Таджикистане? И как они жили, какие новости от них приходили?
- Плохо жили, война есть война. Тем более, на фронте у меня погиб младший брат – Манон. Я уже был на фронте, когда мне пришло от него письмо: «Я служу разведчиком». Помню, я тогда сразу понял: дело плохо, не выживет. И вот получил я от него только одно письмо, а потом написал командиру части, чтобы узнать о его судьбе. И мне ответили: «Ваш брат Манон героически погиб на боевом посту». Ему было 18 лет. Дома осталась сестра, она мне всю войну писала, и родители. Я им помогал: отправлял всю зарплату, вернее, они за меня ее сами в Таджикистане получали, я только расписывался за 700 рублей в месяц.
- Скажите, а вы видели ошибки командования, были с чем-то не согласны?
- Как мы, военные офицеры, могли быть с чем-то несогласными? Не могли себе такого позволить, получил приказ – выполняй, много не думай.
Другой вопрос, мы сначала видели, что сильно уступаем врагу. Я же говорю, у нас самолеты были фанерные! Наши винтовки были с пятью патронами, а у немцев - автоматы. Когда взяли первых пленных, мы обалдели от их экипировки: у них с собой были даже пакеты с минеральной водой! А мы голые начали войну, но победили. Причем в Берлин почти вся Красная армия пришла уже в немецких сапогах, они были удобнее. Был такой, наверное реальный, анекдот на войне: попадает в плен советский солдат, пытается с помощью кресала прикурить – не получается. Подходит немец, протягивает ему газовую зажигалку, советский солдат дунул на нее и потушил, сидит дальше копается с кресалом. Наконец зажег. Немец – ра-а-аз, и тоже дунул, а кресало только лучше стало гореть, он еще дунул – оно еще больше разгорается. И наш солдат ему говорит: «Твою зажигалку быстро мы затушим, а наше кресало тронули – вот теперь получай пожар».
18.04 15:04
